- Она гордячка, на людях не плачет. Небось, за баней прячется, коза! - Махнул рукой старик (сосед по даче), Сердито глядя прямо мне в глаза.
- Не стой столбом, не заперта калитка... А за спиной что прячешь? Верно, клад? Я протянула деду в руки плитку: - Вы передайте Нюре шоколад.
- Сама снеси. До бани путь не труден. А выйдет Нюрка - трёпки ей задам, Чтоб впредь в сады не смела лазить к людям И ихнюю клубнику лопать там!
Я возразила деду: - Бог же с Вами! - Так, то не девка - сущая беда! - Насупившись клокастыми бровями, Он буркнул вслед: - Сгорел бы со стыда.
...
Она и впрямь за баней хоронилась, Сидела там в майчонке и трусах Под старой сливой, что над ней склонилась, Цепляя веткой бант на волосах.
Лопатки - словно сложенные крылья На голом тельце щуплого птенца. Лицо в слезах, но и они не смыли "Прямых улик" с чумазого лица.
- Как от тебя клубникой пахнет сладко! - Я улыбнулась, - Ладно, я шучу.... И протянула Нюрке шоколадку: - Возьми себе. - А ты? - Я не хочу.
И Нюрка из обёртки неумело Достала шоколад, шурша фольгой. Понюхала: - Такой ещё не ела, А может ела... Нет...Тот был другой.
(Зашмыгав носом) - Ты не злишься, значит, Что я в твой сад залезла? - Больше нет. - А деда Ваня наказал. И мячик В сарай убрал, и мой велосипед.
Ещё сказал, что раз его позорю, Он сдаст меня немедленно отцу, - Поведала своё мне Нюрка горе, Соплю рукой размазав по лицу.
- Вы разве с папой вместе не живёте? - Я села рядом в мягкую траву. - Теперь у папы есть другая тётя. Как мама умерла, я здесь живу.
- Прости, что я твою клубнику ела... - Потупив взгляд, сказала Нюрка вдруг, - - Мне деда Ваня порки дал за дело, А так он добрый, он - мой лучший друг!
Мне стало стыдно...Как же я ничтожна! Из-за клубники развезла сыр-бор, Поймав соседку днём, что осторожно Залезла в сад ко мне через забор.
Несла я чушь и мерзость, без разбора, Нависнув над воришкой, как гроза, А та, трясясь и сжавшись у забора, Испуганно таращила глаза.
- Ты вот что, детка, кушай шоколадку... - Я пробурчала что-то невпопад, Подумав: "Нюрка, как тебе несладко. Здесь не поможет даже шоколад."
...
Оставив Нюрку, я неслась от бани Туда, где Нюркин дед колол дрова, Сказать ему: "Простите, дядя Ваня, Я не права! Я очень не права!"
И то ли зной в разгаре, самом пике Июльского безветренного дня, А может запах приторный клубники Почти душил, преследовал меня.
...
- Ну ладно... Что уж... - Он развёл руками. Глаза блеснули влажно, вздрогнул рот, - И ты звезда: то чуть не с кулаками К девчонке лезешь, то наоборот...
Я Нюрку напорол, конечно, малость, Завёлся, старый дурень, да всерьёз! А ей от жизни так уже досталось, Что говорить о том нельзя без слёз.
Мать померла, отец всё хлыщет где-то, Забыл наш дом, и девка не мила... И, как назло, клубника в это лето У нас не уродилась. Вся сгнила.
А Нюрка... Эх, дурёха! Непоседа! Крутилась возле грядки, как лиса, С вопросом: - А когда поспеет, деда, Клубничка? Может через два часа?
Старик умолк, кряхтя, присел на чурку, И тихо буркнул мне через плечо: - Ты вот что, дочка, не серчай на Нюрку, Пять лет всего ей. Глупая ещё.
...
А ночью я металась по постели: Мне снилась Нюрка - снилась без конца! И на её тщедушном бледном теле Торчали крылья, словно у птенца.
И я топтала ягоду по саду Кричала: "Это ты всему виной!" Рыдала Нюрка: "Тётенька, не надо!" Летая, словно ангел, надо мной.
Дождавшись утра, я с клубничной грядки, (В одной сорочке, не умыв лицо!) В корзинку ягод собрала остатки, Её поставив Нюрке на крыльцо.
Мне было горько, стыдно. Стыдно дико - Как мой поступок был вчера убог! Жаль, отоспела Нюркина клубника. Но скоро вишня вызреет, даст Бог.
- Можно? - Конечно… но не советую – тебе может быть плохо… - Глупости, - он аккуратно, со странным предвкушением, поднимает маленькое ледяное сердце и прижимает его к себе, грея… Он верит в себя. Он, как и другие, видит только обманную дымку вокруг сердца…
И ему кажется, что сердце становится теплее, но это обман… Знаете, что когда люди замерзают, они чувствуют тепло? И с ним было так же… На самом деле сердце становилось всё холоднее и холоднее…
- Отдай… - просит она, чувствуя, что сердце идет трещинками от холода… - Нет, ещё чуть-чуть, ты же видишь, ему лучше... Смотри, оно тает… - он показывает на капли, срывающиеся с сердца и падающие на землю.
«Ему лучше» - думает она. Она верит… скорее надеется... И не видит, что капли это его кровь… Острые осколки ледяного сердца пропороли ему руки. Чем холоднее становилось сердце, тем оно сильнее болело… Да, парадокс – обычно бывает наоборот, но она никогда не была похожа на других. Она даже и не скрывала этого, честно отвечая «Я странная…» на вопросы «а почему так?»
- Ты не понимаешь… я другая… не получится… отдай… - просит она, пряча слезы, и видя, что согревая её ледяное сердце, он сам медленно и мучительно сгорает, но он не слышит…
Она пытается отобрать сердце, он недоуменно отдаёт… но … у неё слишком мало сил. Она не удерживает его – на нём слишком много льда. Согнувшись, почти сломавшись, она отдаёт его обратно… Ей пришлось ждать… Ждать пока он не сгорит до конца, и тогда она легко забирает у него своё сердце… Чтобы предложить его другому…
Каждый день, идя по тонкой кромке своего мира, она видит людей, и видит их прекрасные сердца… Почти все они такие теплые, такие яркие... И ей порой очень хочется подойти и погреться около них, но она привыкла, что брать нельзя. Она уже почти умерла, по её собственному решению – обречена на холод. Но другим надо жить, надо улыбаться и показывать всему миру свет и жар своих сердец…
Она давно научилась притворяться, что она такая же, как другие, потому что люди не любят таких, как она… с холодными, ледяными сердцами. Она притворяется, что у неё теплое, мягкое сердце, но тот кусок льда, что намертво вгрызся в неё, умеет только болеть. Она видит мир через призму тысяч и тысяч льдинок (из-за чего другим кажется, что у неё много личностей и характеров), и не может определить то сердце, которое сможет его хотя бы немного оплавить…
Нет, нельзя сказать, что она не пыталась… Она предлагала своё сердце… но ошибалась. Каждый раз. А те, немногие, пытавшиеся ей помочь, которые приходили сами, сгорали, но лед только нарастал. И тогда она услышала одну песню… она с расширенными от изумления глазами читала текст песни раз за разом, видя себя…
Она идет по жизни, смеясь. Она легка, как ветер, нигде на свете Она лицом не ударит в грязь. Испытанный способ решать вопросы - как будто их нет: Во всем видит солнечный свет!
Она идет по жизни, смеясь. Встречаясь и прощаясь, Не огорчаясь, Что прощанья легки, а встречи на раз, И новые лица Торопятся слиться В расплывчатый круг Как будто друзей и подруг.
Она идет по жизни смеясь. В гостях она - как дома, Где все знакомо, Удача с ней - жизнь удалась. И, без исключенья, Все с восхищеньем Смотрят ей в след и не замечают, Как плачет ночами
Та, что идет по жизни смеясь...
И тогда она решила: «Нельзя давать сердце людям. Нельзя пытаться строить свой радужный замок … так. Людям от этого очень плохо и больно, а я не имею права на чужое счастье. Надо запереть: поглубже, подальше...» Теперь её сердце не видел никто… Они думали, что видят, но ошибались… Оно было слишком глубоко, чтобы никому не было больно, глядя на ледяное сердце, которое не может приносить радости…